Алексей Лютый - Ответный плевок [= Звездная Каэши-Ваза]

У остальных агентов для сохранения тишины были свои причины. Шныгин к болтунам не относился. Разве что после литра водки. Да и тогда относился крайне отрицательно. Кедман, не знавший практического применения всем словам, не считающимися частью армейских команд и баскетбольных терминов, может быть, и хотел что-то сказать, да на ум ему ничего, кроме любимой кричалки капралов — «левой, левой, раз, два, три» — не приходило. Ну а умный Зибцих изо всех сил пытался понять, какова же была цель только что прошедших спецзанятий, если никаких новых спецзнаний от спецпрофессора они не получили. Ганс даже хотел спросить об этом своих боевых товарищей, но решив, что вразумительного ответа, кроме «хрен его знает», получить не удастся, оставил свой вопрос про запас. До следующей лекции.

— Товарищ майор, какие извращения у нас еще на сегодня запланированы? — вытянувшись в струнку перед видеокамерой наблюдения, первым делом поинтересовался Пацук, едва оказался внутри кубрика.

Камера в ответ сердито мигнула светодиодом и, издав ехидное жужжание, отвернулась в угол. Видимо, Раимова за сегодняшний день украинец настолько достал, что у майора уже сил никаких не было даже для того, чтобы наблюдать на экране монитора гладко выбритую голову Пацука с оселедцем на макушке. Микола довольно ухмыльнулся и попытался заглянуть в глазок видеокамеры.

— Так что, товарищ майор? Будут на сегодня еще какие-нибудь приказания? — нацепив на лицо подобострастное выражение, не унимался Пацук. — Вы там тоскуете, небось, в одиночестве? Может быть, песню вам спеть? Украинскую?! — и завыл самым отвратительным голосом, какой только можно было отыскать на Украине:

— Ой, у вишневому садочку, де соловейко щебетав…

— Молчать, агент Пацук! — не выдержав пытки фольклором, завопил в динамики майор.

— Что, не нравится? — откровенно удивился Микола и тут же оскалился. — А вот буду петь, товарищ майор! Тут, между прочим, наше личное помещение и вести постоянное наблюдение и подслушивание вы прав никаких не имеете. В конце концов, мы не в зоне находимся, а на контрактной службе. Так что, не хотите песни слушать и мою гарну внешность наблюдать, так выключайте на хрен ваши гляделки и слухалки!..

— Так они же в кубрике исключительно для вашей безопасности поставлены, — попытался объяснить Раимов. — Я же должен буду меры принять, если к вам туда пришельцы ворвутся…

— А как они сюда попадут, кроме как через центральный вход? — ехидно поинтересовался есаул. — Вот и наблюдайте за центральным входом, а у нас тут смотреть не на что, — и снова взвыл: — До дому я просилася, а вин мене ж все не пускав…

— Замолчи, Пацук! — взорвался майор. — Замолчи, гад, или сейчас вам вместо отдыха ученья устрою.

— Устраивайте! А я и там петь буду, — пожал плечами украинец. — До дому я просилася-а-а-а…

— Вот, мать вашу во время беременности, да на концерт бы Пласидо Доминго! — размечтался Раимов. — Не зря про вас в досье написано, что вы совершенно невосприимчивы к каким-либо видам воздействия. Но ничего! Мы свое еще возьмем…

Камера мигнула напоследок желтым глазом светодиода и, жалобно взвыв сервомоторами, бесславно «сдохла», поникнув на держателе. Все четверо спецназовцев дружно взревели, одобряя такое решение командира, пожалуй, впервые за два дня, почувствовав и единство душ, и общность желаний. Пацук горделиво посмотрел на своих сослуживцев, дескать, что бы вы без меня делали, а затем, вспомнив о не совсем еще заточенном зубе на Шныгина, фыркнул и, сняв китель, завалился на кровать. Зибцих тут же потребовал от украинца отправить оный предмет экипировки в отведенное для него место, то бишь, в шкаф, но Микола в ответ на такое посягательство на суверенитет и самоопределение лишь презрительно фыркнул. Ганс пожал плечами и, взяв китель с табурета, демонстративно аккуратно повесил его в шкаф Пацука.

— Интересно, когда тете Маше убираться надоест? — задумчиво проговорил Шныгин, глядя на чистоплотного немца.

— А тебе что, плохо? — с ехидной ухмылочкой поинтересовался у старшины Пацук. — Пусть себе убирается. В конце концов, не в каждой воинской части персональная горничная у личного состава имеется.

И тут произошло то, что увидеть никто и не предполагал. Ефрейтор Ганс Зибцих, отличный снайпер, можно сказать, ворошиловский стрелок и очень воспитанный человек с нордическим характером, доброжелательный миляга-парень и т. д. и т. п., до сего момента спокойно выравнивавший стулья вдоль стены, вдруг остановился. Не говоря ни слова, Зибцих подошел к личному шкафчику есаула, открыл дверцу и, подняв дюралевую мебель над головой, высыпал ее содержимое прямо на оторопевшего украинца. Пацука такая выходка немца настолько шокировала, что Микола пару секунд сказать ничего не мог. А Ганс бессовестно воспользовался замешательством сослуживца.

— Я, конечно, не против того, чтобы личным примером приучить всяких славяно-американских свиней к порядку, но никому не позволю надо мной издеваться, — совершенно спокойным голосом проговорил он. — А если еще кому-нибудь в голову придет дурацкая мысль о возможности подшучиваний надо мной, пусть помнит, что в группе я иду замыкающим, и у меня в руках оружие, которым я пользуюсь очень даже неплохо.

— Тю, дурной! Ты гляди, воно ж как бывает: на базе четыре бойца, и у всех, кроме меня, башни давно посрывало, — удивился Пацук, принявшись сгребать в кучу свои вещи. — На «тетю Машу», значит, не обиделся, а «горничная» его задела.

— А это от того, что у них там, в Германии, наверное, горничных навалом, а теть Маш ни единой нет, — хмыкнул Шныгин, помогая украинцу поднимать вещи с пола. И первое, что попалось ему под руки, был странной формы сверкающий металлический предмет. — Микола, а это что за штуковина, блин?

— Наследство от бабушки, — буркнул Пацук и, мгновенно вырвав у старшины из рук непонятную вещь, спрятал ее в карман своих камуфлированных шаровар. — Семейная реликвия.

— У нас в батальоне тоже у одного солдата семейная реликвия с собой всегда была, — встрял в разговор Кедман. — Кроличья лапка, которую дед моего знакомого еще с вьетнамской войны привез.

— И что? — удивленно поинтересовался Шныгин, увидев, что негр надолго замолчал.

— А ничего. Убили его! Носил-носил с собой дедушкину кроличью лапку, а тут бац, и убили его, — Кедман заржал, как перекормленная пожарная лошадь, однажды проснувшаяся на церковной колокольне.

— И чего тут смешного? — оторопело поинтересовался Пацук.

— Да ты внимания не обращай, — махнул рукой Шныгин. — Это у них юмор такой. Американский. Жутко умный.

И все же, хоть старшина и уговаривал сослуживцев не уделять много внимания чудачествам Кедмана, обратить на него внимание все же пришлось. Мало того, что бывший «морской котик» ржал минут пять, так еще после этого он начал дудеть в свой верный свисток. Все трое соседей Кедмана по кубрику начали потихоньку приходить в состояние тихого бешенства. А американец, исключительно потому, что увлекся, а не по злому умыслу, принялся выплясывать посреди комнаты «рэп», в промежутках между свистками напевая мотив какой-то популярной у него на родине песни. Первым этого проявления американской культуры не выдержал Шныгин. Схватив с кровати подушку, он запустил ею в капрала. Кедман ловко поймал ее на лету.

— Точно, мужики, пошли в баскетбол сыграем, — перестав свистеть, предложил негр.

С баскетболом у Кедмана ничего не вышло. К жуткому разочарованию американца выяснилось, что поклонников этой, с его точки зрения, самой выдающейся игры, среди агентов не оказалось. Зибцих предпочитал всем остальным видам спорта биатлон, Пацук играл исключительно в футбол, а старшина вообще никакими видами спорта не занимался. А зачем они ему, когда силушки и так немеряно, а всем боевым искусствам его уже давно обучили. Начиная с уличной драки в детстве, продолжая боксом в юношестве и заканчивая особо секретным русским рукопашным боем в спецназе воздушно-десантных войск.

— Не, ну если тебе больше заняться нечем, пошли гирьки покидаем, — предложил Кедману старшина, видя что тот начал белеть от разочарования.

— Согласен, — обрадовано кивнул головой негр. — Только потом я тебя в баскетбол играть научу. Из тебя неплохой разыгрывающий должен получиться!

— Ну ты и зануда, Джон, — вздохнул Шныгин. — Ладно, пошли. Я тебя на площадке так разыграю, что мало не покажется.

Кедмана со Шныгиным не было примерно полчаса. За это время Пацук успел каким-то образом запихать в свой шкафчик массу личных вещей. Причем так, что не только там, но даже и в прикроватной тумбочке свободной место осталось. Зибцих минут десять удивленно наблюдал за тем, как исчезают вещи в ставшем бездонным шкафу, а затем махнул и, сходив в оружейную, принялся чистить свой автомат. Вернулся назад ефрейтор вместе с «баскетболистами» и траурным голосом ослика Иа из мультфильма про плюшевого любителя меда, сообщил Пацуку, что тренажерный зал понес незначительный урон от нашествия двух бандитов — Кедман со Шныгиным в трех местах проломили пол, выворотили из креплений баскетбольную корзину и согнули две штанги.